Последняя война [с иллюстрациями] - Кир Булычев

— Соедините меня с ним снова. — И без перерыва, той же фразой закончил: — Немедленно начать эвакуацию купола! Все на корабль. Подъем через пять минут. Приготовить машину.

Тут же капитан оказался на мостике. Этой минуты ждали и боялись все. И солдаты Вапраса, знавшие о ракетах, и жители купола, и члены экипажа. За те минуты, что прошли между подавлением «мятежа генералов» и разговором с Вапрасом, жители купола уже подошли поближе к кораблю, уже Лещук загнал и поставил на место катер и вездеход, уже Кирочка проверила и перевела в готовность «один» вспомогательные планетарные двигатели.

И все-таки в пять минут уложиться не успели. Еще, стараясь не толкаться, но толкаясь, люди лезли в люк и Бауэр подсаживал их, помогая пройти дальше, где тетя Миля и Снежина вели женщин в кают-компанию и рассаживали в кресла, чтобы легче перенести момент отрыва; еще стояла на земле слишком медленно таявшая очередь мужчин, которые боялись, что их оставят на планете, оставят погибать под последними ракетами, как в стороне от базы вспыхнул яркий свет.

Кто-то закричал, и крик этот подхватили женщины, и дети, и мужчины... Люди снова пережили свою смерть. Яркое пятно разрослось в невыносимо светлый шар, и, темнея, шар начал расти в небо черным, таким знакомым всем жителям Муны грибом.

И над паникой и криком людей, которые сейчас умрут, раздался голос капитана Загребина.

— Тревога отменяется, — говорил он. — Все могут возвращаться к своим делам. Повторяю, тревога отменяется.

И люди, только что рвавшиеся в спасительные двери тамбура, останавливались и прислушивались к нарастающему грохоту далекого взрыва...

— Там был Антипин, — сказала Снежина. — Там был Ваня Антипин. Сам Вапрас говорил об этом. Антипин успел помешать.

Но как бы то ни было, когда потом, уже на Земле, тетя Миля рассказывала кому-нибудь о путешествии на планету Муна, она говорила: «И вот наш Ваня Антипин, пока тот, генерал, направлял в нас ракету, успел нажать на другую кнопку. Сам взорвался и генерала взорвал».

Это не совсем соответствовало правде, но мало чем от нее отличалось. А настоящей правды никто никогда не узнал.

8

...Когда «Сегежа», улетая, сделала круг над еще мертвой планетой, все собрались на мостике, глядя, как по экрану проплывают точки куполов. Куполов было уже два. На Муну наконец пришло лето, дождей стало меньше, и кое-где видны были зеленые пятна травы. Она пробивалась сквозь камни и плесень.

Рядом с куполами можно было различить маленький диск корабля Галактического центра. Корабль привез новое оборудование, продукты и еще один аппарат для Вас. Вас остался на Муне. Еще на год. Он с удовольствием согласился на это — он любил свою работу.

Потом планета заволоклась тучами — под кораблем шел океан. Начали набирать высоту.

Понемногу все покинули мостик. Малыш спустился в буфетную к тете Миле. Он еще хромал, ходил с палочкой, но аппетит у него был зверский.

В буфетной сидел патриций. Он летел на Землю как представитель Муны. Он уже за две недели до отлета начал бомбардировать капитана и Пирру прошениями в письменной форме, и они сдались перед лавиной бумаг. Патриций задумчиво глядел на портрет Вас, висевший над столом, и рассуждал о многообразии природы. Тетя Миля внимательно слушала его. Она уже выплакалась, прощаясь с друзьями в куполах, и обещала вернуться к ним. Теперь она с удовольствием слушала рассуждения умного человека.

— Тетя Миля, не помешал? — спросил Малыш.

— Здравствуйте, — сказал патриций, который уже раза два или три здоровался с Малышом. — Мне говорили, что доктор Павлыш выпускает стенную газету? Это правда?

— Доктор Павлыш в настоящее время не выпускает стенную газету, а в тысячный раз. в завуалированной форме объясняется в любви Снежне Пановой. Вы можете это проверить, соединившись с ее каютой по внутренней связи. Но соединяться не советую. Павлыш очень сильный и вспыльчивый человек.

— О да, я знаю, — сказал искренне патриций. — Он же разгромил отряд Бессмертного. Это войдет в историю. Я ее пишу.

— Не забудьте про меня, я тоже громил отряд Бессмертного, в основном в качестве наблюдателя.

— Ни одно имя не будет забыто, — заверил его патриций.

— Кстати, был тут один, писал историю...

— Вы не знаете, где первая часть мемуаров Ранмакана? Они представляют историческую ценность.

— У Кудараускаса.

— Не могу я согласиться, до сих пор не согласна, — вмешалась в разговор тетя Миля. — Ну почему его не оживили? Я понимаю, Бессмертный, генерал...

— А чем Ранмакан лучше их?

— Слабый он был человек, неуверенный. А так в нем и хорошее было.

— А я тоже голосовал за то, чтобы не оживлять Ранмакана, — сказал патриций. — Я понимаю, это жестоко — убивать людей. Вернее, лишать их права на жизнь, даже если они это право потеряли, умерев. То есть умерли и этим лишились... Другими словами, после насильственной смерти, вызванной...

Патриций замолчал, стараясь привести в порядок мысли.

— Понятно, чего уж там, — сказал Малыш. — Я с вами согласен. Ранмакан — не Феникс. То — птица благородная.

— Феникс?

— Мифологическая птица. Она возрождается в огне.

— Да-да. Она возрождается. И Ранмакана мы бы возродили. И этим предали бы память о профессоре Кори и о механике Антипине. Ведь смерть для них окончательна. Ни одной клетки, ни одной капли крови от них не осталось. Они тоже могли бы купить себе жизнь.

— Ваше дело, — сказала тетя Миля. — Но, по-моему, каждого человека перевоспитать можно.

— Это на планете корон можно, — не согласился Малыш. — И у нас, на Земле, скоро можно будет. Здесь еще нельзя. Здесь людям еще хочется найти себе хозяина, здесь еще слишком много значит понятие силы, — прошлое так близко, что, впусти его палец в щель, оно войдет и усядется посреди комнаты. А рядом с силой присядет и предательство — слабость, которая ради того, чтобы примазаться к силе, готова топтать ногами еще более слабых. Ранмаканы опаснее генералов. Генералы видны издали — они откровенны. Ты сразу знаешь, что от него ждать, а Ранмакан играл со мной в шашки и в нарды. И заведовал мастерской. И был один из нас... Что-то я разговорился.

— Ну, собирайтесь, молодые люди, — сказала тетя Миля. — Сейчас объявят о готовности. Большой прыжок.

— Всем членам экипажа. Начинается первый разгон, — сказал капитан Загребин по внутренней связи. — Разгон начнется через сорок четыре минуты. Перегрузки — три-четыре «ж». Пассажиров просят занять амортизационные ванны. После окончания разгона — ужин. В кают-компании начнется розыгрыш первенства «Сегежи» по шахматам.

Динамик щелкнул и отключился.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Альманах „Удивительный космос"

1

Космический корабль «Сегежа» Г/П 304089 возвращался домой. Три дня, как он вышел из большого прыжка, перешел на крейсерскую скорость и теперь приближался к Солнечной системе. Еще несколько дней — и база Земля-14.

Когда корабль подходит к дому, время на нем меняет свой ход. Начинает казаться, что часы ленятся, что им надоело двигать стрелками, что они рады бы совсем остановиться. Даже роботы — что уж говорить о людях! — поглядывают на часы с недоверием. Зачем им нужно оттягивать чудесный момент приземления, минуту, когда можно подойти к открытому люку без скафандра, без шлема и вдохнуть свежий, душистый, неповторимый воздух Земли?

Капитан Загребин стоял в кают-компании перед картиной, изображающей горное озеро, сосны, подступившие к нему, и снежные пики на заднем плане. Капитан курил и думал. Потом посмотрел в дальний конец кают-компании, где на полукруглом диванчике сидели вполоборота друг к другу доктор Павлыш и штурман Бауэр, играли в шахматы. Практикант Христо Райков уместился на свободном краешке дивана, за спиной Павлыша, читал потрепанный журнал.

Из буфетной вкатился робот Гришка в белом передничке, принялся греметь чашками, собирая на стол к чаю. В открытую дверь за ним пробрался ванильный запах кекса, — тетя Миля в последние дни закармливала экипаж пирогами и тортами.

Радист Цыганков заглянул в кают-компанию. Глаза его были тусклыми от тоски, от бесконечности немногочисленных дней, отделявших его от земли.

— Скучно, Малыш? — спросил капитан.

— Скучно, — сознался Малыш. — Даже сам не понимаю.

— Ничего, — сказал Павлыш, отвлекаясь от игры. — Еще неделя, и мы дома.

— Чем бы мне вас отвлечь? — спросил капитан. — Эта болезнь, лихорадка возвращения, обычно лечится авралами и прочими энергичными действиями... Правда, доктор?

— Правда, но бесчеловечно, — сказал Павлыш. — Можно найти другой способ. Более интеллектуальный.